Другая дочь - Страница 60

К оглавлению

Молчание на линии. Знобкое пугающее молчание, означающее, что дочь сомневается, что дочери больно.

Патриция закрыла глаза. Слезы текли по щекам. Она ничего не замечала.

– Мелани?

– Ты правда любила Меган?

– Ах, Боже мой, деточка. Больше собственной жизни.

Снова молчание.

– Я… мне пора.

– Мелани, тебя я тоже люблю.

– Спокойной ночи, мама.

– Мелани…

– Спокойной ночи.

Телефон щелкнул. Патриция осталась одна в темноте.

Вспоминала теплые солнечные дни в Техасе с ненаглядной первой дочерью. Размышляла о записке в своей машине. Сокрушалась о том, что сын давно не разговаривает с отцом. Думала о Джейми О'Доннелле и о грехах, которые невозможно замолить.

– Господи, не надо больше, – заплакала она. – Эта семья уже за все заплатила.

* * *

Доктор Уильям Шеффилд спал на пустой больничной койке, что взял в обыкновение еще интерном. Внезапно наручные часы крохотными колокольчиками оповестили, что наступило три часа ночи.

Плавно сел, мгновенно перейдя от глубокого сна к бодрствованию – полезный врачебный навык. В затылке неприятно стучало. Виски, конечно.

Шеффилд принес пинту спиртного с собой в больницу и спрятал в кладовке, часами укреплял мужество, поглаживая пистолет, который теперь таскал в кармане белого халата. Старался не вспоминать о том, что нашел в своем доме вчера вечером – груду розовых свиных сердец и блестящее красное яблоко на кровати. А на зеркале в ванной кровью написанные слова: «Ты получишь по заслугам». Виски согрело и вознесло в особое место, где он был золотым мальчиком, идеальным анестезиологом, счастливчиком, который всегда выигрывал в рулетку с заветным числом восемь.

– Еще несколько раз, – днем повторил Харпер.

– Слишком рискованно, – настаивал Уильям.

– Ерунда, – бодро отмахнулся Харпер, но Шеффилд понял, что подельник тоже напуган.

Последние несколько дней хладнокровный невозмутимый Харпер Стоукс не выглядел ни хладнокровным, ни невозмутимым. Уильям даже поймал его за частым поглядыванием через плечо, словно он опасался удара в спину.

– Всего три раза, – снизошел великий хирург.– Справишься, Уильям. Твой долг по кредитке исчезнет, сможешь начать все с чистого листа. Как анестезиолог ты получаешь не менее полумиллиона в год. Пока снова не примешься играть, у тебя будет возможность вести комфортную жизнь. Мы ведь никому не причиняем вреда, и никто никогда ничего не заподозрит. Разве не этого ты всегда хотел?

Он прав. Именно этого Уильям всегда и хотел. Модный дом, модный автомобиль, модную одежду. Чтобы символы успеха свисали с рук, ног, тела. Поэтому снова согласился. Хлебнул виски, на час раньше вошел в отделение интенсивной терапии и прямо перед Богом и людьми ввел пациенту ампулу пропранолола.

А сейчас вложил в карман второй шприц и вышел в коридор.

В три часа ночи в больнице наступало напряженное мрачное спокойствие. Свет в палатах притушали. Медсестры говорили тише. Ритмично гудели аппараты. Никого не было рядом, когда Уильям просочился в реанимацию.

Кандидата – так мысленно называл жертв Шеффилд – наметили утром. Сегодня выбор пал на шестидесятипятилетнего мужчину. Здоровый. Энергичный. История сердечных болезней в семье началась со смерти его отца от инфаркта в пятьдесят лет, поэтому при первых признаках боли в груди мужчина набрал 911 и на скорой примчался в больницу. Прошел все положенные процедуры, в том числе рентгеноскопию, которые не выявили никаких заблокированных артерий. Теперь лежал под наркозом, чтобы случайно не выдернуть катетер. Сердечный ритм на мониторе ровный. Опасных ферментов не обнаружили, так что по прогнозу утром его выпишут, посоветовав всего лишь не переутомляться.

Вот только час назад доктор Уильям Шеффилд ввел кандидату бета-блокатор пропранолол, вызывающий временную сердечную недостаточность, что дежурная медсестра исправила, вколов миллиграмм атропина. Это был первый раунд.

Настало время для второго, замотанная медсестра как раз вышла из палаты, чтобы проверить другого пациента.

Во всем виновато сокращение бюджета, злобился Уильям. Виноваты тупые медсестры, которые не защищают своих подопечных от подобных ему субъектов. Виноваты тупые кандидаты, которые решили, что могут безнаказанно обжираться пиццей пепперони и чесночным хлебом. Все виноваты, все! Кроме него. Он просто одинокий заброшенный ребенок, вынужденный самостоятельно пробиваться в этом мире. Остальным-то повезло куда больше.

Уильям быстро выхватил внутривенную иглу из капельницы и опустошил принесенный шприц. Частота сердечных сокращений пациента опустилась ниже тридцати ударов в минуту, и монитор тревожно завизжал.

Шеффилд метнулся к двери. Только собрался выйти, как заметил, что по коридору несется медсестра, вторая за ней по пятам.

«Дерьмо, они же меня увидят. Как объяснить свое присутствие в палате? Что делать?

Спрятаться». Уильям упал на пол и закатился под кровать со свисающей простыней как раз вовремя – медсестра уже вбежала внутрь.

– Давай, Гарри, давай,– залопотала она. – Сделай это для меня.

На место происшествия примчалась вторая.

– Проверю пульс.

– Он все еще дышит, какое артериальное давление?

Резкий треск манжеты тонометра. Медсестра выругалась, увидев показатели, монитор по-прежнему визжал, потому что сердце Гарри отказывалось биться быстрее.

– Придется ввести атропин. Второй раз за ночь. Давай, Гарри, постарайся. Мы тебя любим, клянусь.

Выбежала из палаты, минуту спустя вернулась. Уильям услышал, как она нажала на поршень, чтобы удалить воздушную пробку.